Рассказ «Into Whose Hands» — не единственный у Вагнера, касающийся темы медицины и психиатрии. Но интересен он не только подробным описанием быта закрытого медицинского учреждения, но и параллелями с биографией автора.

  Думаю, поклонники знают, что сам Вагнер в свое время получил диплом врача и некоторое время работал в клинике. Но я все-таки повторю эту историю — надеюсь, с некоторыми подробностями она будет интересна не только для тех, кто ее вовсе не знает.

  Итак, Карл Эдвард Вагнер в 1967м году закончил Кеньон Колледж в городке Гамбир, штат Огайо со степенью бакалавра гуманитарных наук по истории. Он оказался в первой десятке лучших учеников, что позволило поступить на медицинский факультет Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл. В какой-то мере решением в пользу такого выбора было то, что в Чапел-Хилл жил один из любимейших авторов Вагнера, Мэнли Уэйд Веллман.

  Но, если с Веллманом они стали друзьями на долгие годы, с обучением возникли проблемы. Причем вовсе не из-за успеваемости.

  Вагнер поставил руководство университета в затруднительное положение. С одной стороны, его успехи в изучении основ медицины было феноменальны. Не однажды его просили вести занятия в то время, когда преподаватель был занят. Его оценки были прекрасными. С другой стороны, он открыто поддерживал идею создания государственной системы здравоохранения. Ему недоставало скромности. Однажды, посчитав, что преподаватель оскорбил его, он отказывался входить в аудиторию пока тот не извинился. К тому же, он ездил на мотоцикле, одевался в джинсу и носил длинные волосы и окладистую бороду, как член байкерской банды. (Dark Muse of Karl Edward Wagner, Джон Майер)

  В конце концов долго тянувшийся конфликт закончился серьезной размолвкой Вагнера с преподавателем хирургии: во время практики в госпитале непочтительный студент отказался выполнять бессмысленное и жестокое по отношению к пациенту назначение. Ситуация позволила руководству университета поставить свои условия: чтобы продолжить обучение, Вагнеру было необходимо еще раз целиком пройти третий год, или он будет отчислен.

  Вагнер был возмущен. Как они могут «провалить» человека с отличными оценками? Он покинул факультет и выставил судебный иск против университета. Зато теперь у него появилось достаточно времени для писательства. И оно не прошло напрасно: он наконец сумел продать книгу, «Тень ангела Смерти» настоящему издательскому дому, «Warner Paperback». Вновь он потребовал у издателя позволить [Джону Майеру] разработать внутреннее оформление. [Его] имя должно было появиться в выходных данных рядом с именем Френка Фразетты, самого известного художника в этой области. ... "То, что меня вышвырнули с факультета — лучшее, что со мной случалось," — размышлял Вагнер. (Dark Muse of Karl Edward Wagner, Джон Майер)

  К сожалению, счастливое время продлилось недолго. Несмотря на терпеливую поддержку родителей, будущий писатель успешным себя не чувствовал: рукопись следующего романа, «Кровавый Камень», на который возлагалось столько надежд, вернулась из издательства в сопровождении письма редактора: Это наипечальнейшее сообщение, какое мне когда-либо приходилось писать. Я возвращаю рукопись «Кровавого камня» непрочитанной. Мы не можем купить ее. Я не уверен даже, что нам удастся напечатать «Тень Ангела Смерти» (Interview with Karl Wagner by Dr. Elliot, July 1981)

  Вышедший все-таки в 1971м году роман «Тень Ангела Смерти» оптимизма не прибавил. Как говорил сам автор в том же интервью, книга «канула как камень», оставшись незамеченной. В итоге, придавив, очевидно, гордость, Вагнер вернулся к обучению и закончил университет в 1974м году со степенью доктора медицины по нейробиологии, после чего начал работать в государственном госпитале Джона Амстеда в Батнере.

  Доктор Вагнер начал практику в госпитале неподалеку от Чапел-Хилл, где снова оказался неспособен ужиться с местными порядками. Получившая прежде негативное освещение в прессе, шоковая терапия теперь снова входила в практику, увеличивая доходы больниц. Вагнер же отказывался назначать такое лечение, даже вопреки давлению со стороны дирекции. Он утверждал, что доказательств благотворного влияния электрошока на работу мозга существует не более, чем пользы хиропрактики в лечении ущемления нерва. Электросудорожная терапия, говорил он, возникла в результате прихоти психиатра, желавшего получить власть самого господа-бога над своим пациентом. "А давайте-ка шваркнем его об стену и поглядим, что из этого выйдет!" (Dark Muse of Karl Edward Wagner, Джон Майер)

  Проработав в госпитале всего год, Вагнер уволился, поклявшись больше никогда не возвращаться к врачебной практике.

  Итак, доктор Крис Марло на целый уик-энд — единственный врач во всем государственном психиатрическом госпитале Грейсленда, так же известном под названием «Лагерь под Холмом». В течении двух дней ему предстоит поддерживать хотя бы относительный порядок в этом... сумасшедшем доме. Буквально!

  То, что с самого начала говорится о месте действия:

  Изначально, во время «Войны» (что, как понял Марло, означало Вторую Мировую), Государственный Психиатрический Госпиталь Грейсленда являлся военной базой, и некоторые старожилы по прежнему называли его «Лагерь под Холмом». Марло не знал точно, существовал ли городок (под названием Андерхилл) до того, как была создана база, или это город возник уже вокруг базы (под названием Андерхилл), возведенной в сердце диких кустарников и сосен.

... ни один из корпусов красного кирпича не был выше двух этажей, к тому же, все они были соединены длинным коридором. Это, как было сказано Марло, когда он только приехал, была мера предосторожности против воздушных налетов: атака не могла бы уничтожить всю базу по причине отсутствия центральных зданий и простоты эвакуации. Марло слабо представлял, каким образом противник мог бы забраться так далеко вглубь континента, но фактом оставалось то, что в госпитале было семь миль коридоров.

несомненно, перекликается с информацией о заведении, столь скоро оставленном Вагнером:

  Госпиталь Джона Амстеда, приобретенный у федерального правительства, строившего здания для военного госпиталя для американских солдат, раненных в ходе европейских кампаний во время Второй Мировой войны, принял своих первых пациентов в 1947м году.

(Что сам автор, надо сказать, и подтверждает в одном из своих интервью: После окончания университета я начал практику в госпитале Джона Амстеда неподалеку от Чапел-Хилл. Это государственное заведение во многом подобно тому, что я описал в своем рассказе «В чьи руки». -Excellence Demanded, Whiners Piss Off by Bradley H. Sinor)

  Госпиталь Грейсленда представляет из себя разрозненные корпуса, соединенные друг с другом километрами коридоров. Каждое крыло, отделенное от всех прочих, — свой крошечный мирок, представляющий какой-нибудь вид человеческого несчастия, болезни и уродства:

  В восточном и западном корпусах содержались пациенты женского пола, в северном и южном — мужского. Какую бы симметрию не предполагало такое расположение, оно было разрушено добавлением подростковым отделением, госпиталем, центром реабилитации алкоголиков (так же разделенных по половому признаку, с пятиминутной прогулкой между ними) и центральной администрацией — и это не говоря уже о Центре Таггарта для Особых детей (называвшийся раньше государственным учреждением для детей с умственной отсталостью), Специальное Училище Кроуфорда (штат посчитал возможным разместить центр перевоспитания малолетних правонарушителей в одном из неиспользуемых зданий на территории базы Андерхилл) и клиника Эверетта Амберсона (бывший отель, переделанный под центр восстановления наименее потрепанных алкоголиков и любителей таблеток).

  В этой-то путанице коридоров и царствует доктор Марло, на ближайшие сорок восемь часов — единовластно.

  Он был высок и худ, с профилем, который неплохо подошел бы Шерлоку Холмсу, если бы небрежно остриженная борода и беспорядочная прическа не наводили на мысль о Мориарти. Его глаза были такого темного синего цвета, что казались почти черными. Один пациент сказал однажды, что он похож на лорда Байрона — но как только его не называли пациенты. В костюме-тройке Марло выглядел бы как романтичный идеал молодого врача из телесериала. Однако, в госпитале он предпочитал носить невообразимых цветов спортивные рубашки с открытым воротом, свободные брюки и стоптанные веллаби, каучуковая подошва которых практически полностью стерлась с одной стороны, заставляя его немного косолапить, но кафельные полы были не слишком удобны для ходьбы, так что Марло старался пользоваться любым дозволенным удобством.

  Его подчиненные — вышколенный медперсонал, привыкший к самым безумным выходкам пациентов.

... правило запирающихся палат было введено после того, как служащий-кореец беспечно направил пациента, поступившего, как он считал, с депрессией, в общую палату, где тот тихо придушил и изнасиловал своего соседа по комнате, умственно отсталого подростка, представив это утром как работу наемных убийц мафии.

  В три часа утра в южном крыле Вилли Винслоу разбил солонку, которую украл до того, и изрезал себе запястья осколками стекла. Он получил массу удовольствия, лупя окровавленными кулаками по окну сестринской комнаты, но ни санитары, ни Марло не разделяли его веселья.

  Распластанный на кровати, молодой чернокожий мужчина изо всех сил дергал захваты на лодыжках и запястьях, выкрикивая проклятия. ... "Я Его Сатанинское Величество, Господь Люцифер, Сын Солнца, Князь Тьмы и Власти! Те, что желают заключить меня в Преисподней будут повергнуты! Падите и поклоняйтесь мне, или познайте пламя моего гнева!"

  Но по большей части их «паства» — беспомощные и жалкие создания, мало чем похожие на человеческие существа.

  Ходячих хроников кормили трижды в день, — завтрак, обед и ужин — как и простых смертных. Это означало, что трижды в день их сгоняли из палат вниз по лестнице (в каждом отделении был и лифт, так что те, кто мог ходить, но не ладил со ступеньками, могли им воспользоваться) и вели по выложенному плиткой коридору — в больничную столовую. Они шли покорно, каждая группа полулюдей отдельно, направляемая сиделками и санитарами.

  Их одеяния являли собой бесформенные тряпки, облекавшие их бесформенные тела — не униформа, просто тюки вышедшей из моды одежды, пожертвованные покровителями из среднего класса, которые ради успокоения своей совести выбрасывали в коробки для пожертвований то, что она не позволяла выкинуть в мусорный бак. Пациенты, страдавшие недержанием, должны были носить резиновые (теперь — виниловые) подштанники, но, как выяснилось, гораздо легче было вымыть полы и выстирать одежду, чем лечить дерматит или гнойную сыпь; многие же, по стечению обстоятельств или по собственной воле, не носили нижнего белья вовсе.

  Их лица были такими же бесформенными, как тела: некоторые с улыбками, некоторые с гримассами, иные — застывшие от слишком долгого лечения электрошоком или препаратами. Некоторые, кажется, узнавали Марло, махали ему, подмигивали или что-то бормотали. Некоторые, подумал Марло, находились в Грейсленде дольше него — и им предстояло остаться здесь навсегда. Седоусая старуха в чем-то, напоминавшем синтетический мешок, шаркая мимо, оставляя след из экскрементов. Коридор вонял мочой и испражнениями, немытыми живыми покойниками, и ни одно антисептическое или дезинфицирующие средство не могло бы его отчистить.

  Сам же рассказ прекрасен не "экшеном", которого, по совести, там и нету, а в первую очередь реалистичной атмосферой: автор отлично знает, о чем говорит, расписывая безрадостные картины больничных будней (ну хорошо, выходных). Это всего лишь не слишком подробное описание уик-энда в сумасшедшем доме, написанное без озлобления или жалости, достаточно будничным тоном, как мне показалось. Наверное, в какой-то мере именно эта отстраненность и создает этот дух мрачности — но не напряжения, не ожидания какого-то "бу!". Автор ничего не нагнетает, а просто и изящно переворачивает весь рассказ с ног на голову буквально несколькими последними словами.

Saneshka